Любые совпадения названий и имён случайны.

«Рот, который привык есть, и рука, которая
привыкла убивать, никогда не успокоятся»

Лифт провалился вниз и лязгал где-то между этажами на стрелках и стыках собственных путей сообщения, лениво гудел и посвистывал рельсами на поворотах. На лестничную площадку выходили три двери. Дверь квартиры справа в магазине имела обыкновение называться «стальная дверь», а на поверку оказывалась тиснёной жестянкой. Дверь слева выглядела стандартным деревянным изделием советских времён, основательно ободранная, с извилистыми сквозными щелями, заштопанными дырами от бывших замков и следами ударов ногами во всех удобных для этого местах.

Редко такое случается. Битый час тестирую программу – всё в порядке, в коде ошибок нет, да и откуда им взяться, ошибкам, если перед этим не было ни сбоев, ни внеплановых отключений. Прогнал её, родимую, вывел сигнал на порты, проверил пакеты, отбросив все старт-стопы и служебную информацию, всё чисто, команда идет на исполнительное устройство красивая и лаконичная как военный приказ. А зеркало встало, словно приколоченное, и на мониторе одна и та же картинка: подоконник, окно, а за окном метельная сизая мгла и такой же сизый замёрзший фонарь у подъезда. По моей команде зеркало должно было пройти вдоль стены ровно на одну сотую угловой секунды и ни градусом меньше. А оно стоит. То ли сервомеханизм разладился, то ли датчик положения сдох. И на месте не проверить никак. Я даже не знаю, где это зеркало находится, то ли в соседней комнате за стенкой, то ли в километре отсюда.   Зеркалом оно только называется, не зеркало это вовсе. Даже не знаю, как описать. Да и как описывать, если я эту штуку в глаза не видел.

В столовой оказалось битком. Круглый, сказавши «быстренько перекушу – и домой», попылил к столу раздачи в общем зале, попутно расшаркиваясь со знакомыми. Антон без настроения поплёлся в свою палату, идти домой было совсем тоскливо. Палатами народ называл обширные сводчатые кельи по периметру столовой, некоторые из них были навечно оккупированы местными кланами.

За его любимым столом уже сидел Иван Беспалых из седьмого сектора и с ним бригадир третьего Костя Жилин. Иван первым опознал Антона и призывно замахал вилкой, барским жестом поводя над столом – подгребай, не стесняйся, тут навалом. Нет уж, братец, сам ешь свой китайский арсенал, я как-нибудь без пиротехники обойдусь. Мне бы, знаешь ли, чего-нибудь попроще и чаю полведра, мы люди неприхотливые, нам до ваших китайских выкрутасов как до Парижу. Мы с ваших армянских острот можем и животом заболеть. Есть у нас горький опыт.

Антон вылез из ванной, обмотался полотенцем, и прошлёпал мокрыми ногами к громадной, зеркальной, как витрина супермаркета, гардеробной. Футболка – раз, джинсы – два, носки – три, трусы - четыре. На воротнике футболки красовалась бирка: «А. Один» – что означало – Антон Одинцов. Антону стало весело, он представил, что на Базе существовали ещё и «А. Два» и «А. Три». Он наспех вытерся, натянул одежду и рухнул в податливое кресло. Двести с лишним каналов в телевизоре, с ума сойти, кому такая уйма может понадобиться? Он самоотверженно жал на пульт, пытаясь поймать настроение. Или настроение у него было не то, или ли этот безмозглый телевизор не хотел подстраиваться под его настроение. Антон остановился на детективе. Полицейские были хорошими, преступники были плохими. Хорошие полицейские в итоге ловили плохих преступников и правда торжествовала. Для вящей убедительности, среди служителей закона затёсывался оборотень, но и его в финале вычисляли и поступали по всей строгости, предварительно облив презрением. Всё было по-настоящему.

Вода в бассейне была прохладной. Антон сделал пять кругов и сначала разогрелся, но на берегу его мигом обсыпало гусиной кожей и пришлось спасаться в душе. Мылясь и уворачиваясь от тугих, как проволока, обжигающих струй, он представлял, как выйдет сейчас на стадион, встретит в павильоне Ромку Шульгина, и как они сольются в шахматном экстазе. Он как раз вчера вычитал одну интересную комбинацию. Оба играли ровно, на хорошем уровне турнира второго класса средней школы, поэтому взаимных обид на спортивном поприще не возникало, дело чаще всего заканчивалось ничьей и обоих это устраивало. Они были почти друзьями, хотя обычно дружбой с исполнителями мало кто мог похвастать. Недолюбливали их. За что – непонятно. Ходили слухи, что они стреляют в людей. Ходили слухи, что они применяют против людей запрещённые химические препараты. Ходили слухи, что они воруют у людей деньги. Ходили слухи, что и из банков они воруют не менее успешно. Ходили слухи, что большинство из них – садисты. Можно было предположить, что часть из расползающихся по Базе жутковатых историй была правдой. Часть – явный вымысел, порождённый больным воображением народных масс, запертых волею судеб на ограниченной территории подземного архипелага. Ещё часть баек могла бы оказаться правдой, если бы не откровенные ляпы в повествовании.

Антон отыскал Владимира Ивановича на футбольном поле. Издалека тот был похож на шляпу Экзюпери. Из травы выпирал обтянутый чёрной рубашкой живот, а вытянутые руки и ноги, утонувшие в газоне, завершали сходство. Попик-социолог мирно похрапывал, совершенно не ведая, что его тут чуть ли не целый день разыскивают с глобальным вопросом, а он тут дрыхнет, видите ли. Вопрос мучил Антона вторую неделю, жить не давал, работать не давал, приходил во время еды и вставал костью в горле, а перед сном докучал особенно сильно. Вопрос был простым по содержанию, но на него почему-то всплывали жутковатые ответы.

Если отбросить вот этот сложный алгоритм, то можно воткнуть на его место простенький, но простенький не привяжешь к координатам. Зараза. Навялил себе работёнку. Задача: облегчить наблюдателям слежение за объектом. За перцем, как говорит Шульгин. Едет, к примеру, перец на машине по городу, мотается туда-сюда, а наблюдатель в течение двух часов, полсмены удерживает объект в поле внимания. В руках два манипулятора. Руки в напряжении. Зеркало опускает тоннель прямо в салон машины, буквально впритык к перцу, но перец этого не замечает, потому что тоннель с односторонней видимостью. И вдруг объект резко сворачивает в проулок, а в машине идёт важный разговор, и запись записывается. Объект вышел из зоны видимости, и всё наблюдение летит к ... Летит, короче. Снова отводи тоннель, ищи в транспортном потоке машину, снова наводи зеркало... Маета.

Мы сидели по углам необъятного, как степь, дивана, и занимались каждый своим делом. Я смотрел телевизор, а Ленка смотрела на меня и вязала мне носки, потому что у меня после армейских тапок мёрзли ноги. Дуська меховой шапкой свернулась между нами. Я приглушил звук, а Ленка раскрывала передо мной вереницу эпохальных событий из жизни современной школы. Кто кому набил морду. Как у физрука свистнули штангу. Что из министерства пришёл новый идиотский приказ... Я слушал её вполуха, а сам размышлял над тем, что же сегодня и вообще произошло. Лёва ушёл, ускользнул-таки, это очевидно. Я беседовал с ним, или со своим бредом? Саныч сказал, что никакого Лёвы нет, и не было. Врал? Зачем? У нас на Базе никто не врёт, а если кого поймают, то сразу в обслугу. Лучше промолчать, чем соврать. Позвонить и спросить? Что-то нет желания. Глупо звонить и спрашивать у Саныча, что было там в моём бреду. Откуда ему знать. С другой стороны можно и спросить. В лоб. Позвонить и всё. Вот прямо сейчас встану и спрошу. Я, кряхтя, поднялся, ноги после лыж тянуло.

Я устроился поудобнее и стал наблюдать за напряжённой Митькиной спиной. Откинул спинку офисного стула, сбросил кроссовки, ноги задрал на сиденье, кейс положил на колени и сделал вид, что дремлю. Пусть ломается, пусть знает, что допуск лишь бы дать не дают. Я ему туда загнал одно хитрое условие, программа уходит в бесконечный цикл, а операционная система не может сделать прерывание. Митька близоруко размазал лицо по экрану, грудью почти лёг на клавиатуру, локти растопырил, а руки подгрёб под себя – я такую позу видел у людей увлечённых, сам частенько так сижу. Белые строчки на чёрном фоне так и летят у Митьки по глазам, что он там только видит? Хмыкает сам себе, дундит под нос, меня не замечает. Я прикинул, что полчаса ему должно хватить, чтобы дойти до белого каления, а там и мы подоспеем, и укажем бездарю на его бездарность. Старается парень, елозит по стулу, подбородком по строчкам бегает, вынюхивает. Пусть вынюхивает, ничего у него не выйдет, не на тех напал...