Антон вылез из ванной, обмотался полотенцем, и прошлёпал мокрыми ногами к громадной, зеркальной, как витрина супермаркета, гардеробной. Футболка – раз, джинсы – два, носки – три, трусы - четыре. На воротнике футболки красовалась бирка: «А. Один» – что означало – Антон Одинцов. Антону стало весело, он представил, что на Базе существовали ещё и «А. Два» и «А. Три». Он наспех вытерся, натянул одежду и рухнул в податливое кресло. Двести с лишним каналов в телевизоре, с ума сойти, кому такая уйма может понадобиться? Он самоотверженно жал на пульт, пытаясь поймать настроение. Или настроение у него было не то, или ли этот безмозглый телевизор не хотел подстраиваться под его настроение. Антон остановился на детективе. Полицейские были хорошими, преступники были плохими. Хорошие полицейские в итоге ловили плохих преступников и правда торжествовала. Для вящей убедительности, среди служителей закона затёсывался оборотень, но и его в финале вычисляли и поступали по всей строгости, предварительно облив презрением. Всё было по-настоящему.

Зазвонил телефон. Антон забегал по комнате, разыскивая куртку. По инструкции, трубку необходимо было держать строго в нагрудном кармане служебного комбинезона. В ванной он! – метнулся Антон, выудил телефон, и, запыхавшись, сказал «да».

- Зайди ко мне, - голосом Старшего приказала трубка.

- Прям щас? – но там уже отключились.

Старший, худой и длинный как складной метр в полусложенном состоянии валялся поперёк кресла. Перекрещенные ступни свешивались почти до пола, а острые колени торчали над подлокотником врастопырку, на манер рогатки. В развилке виднелась шишковатая лысая голова – хоть стреляй. Увидев Антона, Старший перегруппировался, сел прямо и сразу стал похож на человека.

- Присаживайся, - сказал он, сделав аристократическое движение рукой к креслу напротив, как линию провёл.

Антон устроился на краешке и застыл. В присутствии Старшего на него всегда нападал ступор. Нет, он не боялся, Старшего невозможно было бояться, добрее и мягче человека на Базе не было, но сам вид его приводил в трепет. Громадный, совершенно голый череп, каким его изображают над опасными местами, костлявые широченные плечи, ладони-лопаты, и всегда неподвижные, немигающие, широко раскрытые глаза. Есть от чего замирать. Он долго, оценивающе, смотрел на Антона, и, когда уже стало ясно, что молчание будет продолжаться вечно, сказал:

- Ты сегодня получил допуск, - Антон кивнул. – Кроме этого, тебе предоставляется трёхдневный отпуск.

Антон приподнялся в кресле, но Старший махнул на него ладонью, и Антон снова сел, как от ветра.

- Не в город, - покачал головой Старший. - Нет. В город мы тебя пока выпустить не можем.

Антон сник. При слове «отпуск» он уже представил себе, как взлетает на третий этаж, как тихонько заходит в квартиру, а там Ленка смотрит телевизор, и Ленка вскакивает ему навстречу и говорит своим обычным, тёплым голосом: «Антошка пришёл». Он помотал головой. Не забежит он на третий этаж. Ленка сейчас живёт в новой квартире, а он даже адреса не знает. Не в город... А зачем мне не в город? На кой ляд мне такой отпуск – не в город?!

- Ты меня слушаешь? – поинтересовался Старший.

- Да-да, слушаю, - сдавленным голосом сказал Антон.

- Так вот, выйдешь из тоннеля – прямо перед тобой будет домик, бунгало, полностью автономный, там и будешь жить. Местные деньги уже лежат на столе, за домиком начинается тропинка, полчаса пешком до деревеньки, если вдруг понадобятся продукты, но, я думаю, они тебе не понадобятся, холодильник набит под завязку. Можем продлить тебе отдых до пяти дней, по обстоятельствам. Я потом позвоню. Вот телефон. Тоннель к указанному сроку будет на том же месте. Всё понятно?

Антон сглотнул сквозь спазм, и опять кивнул.

- Ну, тогда иди.

***

Антон сразу продрог. Отвык он от свежего воздуха. Прямо перед ним, метрах в двадцати, укрытое стволами пальм, стояло бунгало. Оно было приподнято над землёй на сваях, густо обросших вьюном. Фасад домика тоже был опутан замысловато переплетённой зеленью от чего казалось, что домик является частью леса, подступающего стеной к широченному песчаному пляжу. За спиной был океан. Не бирюзовый как на картинках, а тёмно-зелёный, вечерний, гладкий, ласковый. В океан падало большущее малиновое солнце, оно совсем не грело, зато рисовало на воде длинную змеистую дорогу.

Антон хмыкнул, поднялся по узкой деревянной лестнице на веранду и открыл дверь. На диване сидела Ленка и сосредоточенно рассматривала глянцевый журнал. Ноги сразу стали ватными, и пришлось опереться о косяк. Это было чудесно. Она была красивее всех на свете. Красивее всех глянцевых журналов. Красивее всех женщин мира. Со своими веснушками. Со своими соломенными, вечно растрёпанными короткими волосами. Со своими острыми локтями, один из которых сейчас елозил по подлокотнику дивана, потому что Ленка чесала вихрастую макушку.

Сквозняк шевельнул страницу и Ленка обернулась к выходу. Она отшвырнула журнал, в три прыжка оказалась рядом, с ходу повисла на Антоне, обхватив его худыми ногами, прижалась всем телом и сказала в ухо: «Антошка, ты приехал». У него отказали колени. Он, прижимая Ленку, медленно сполз вдоль двери, сел, судорожно вздохнул и начал дрожать. Ленка отклонилась назад, заглянула ему в глаза и спросила:

- Антошка, ты что, заболел? – Он помотал головой. – Ты дрожишь и весь мокрый.

Сволочи, подумал Антон. Старший – сволочь. Жилин – сволочь. Беспалых – сволочь. Все знали. Не могли предупредить.

- Ленка. – Выдохнул он через зажатое горло. – Ленка, ты как здесь очутилась?

- Как-как? – удивилась она. – Пришёл твой толстый Галыгин, принёс билеты на самолёт, загранпаспорт, кучу барахла и деньги. Сказал, что ты приедешь позже. Всё. Вставай, пойдём, я там уже всё приготовила.

- Тогда поднимай меня, я сам не смогу, ты меня совсем расплющила.

- Я? Тебя? Расплющила? Да это ты меня расплющил своими ручищами, старый похотливый павиан. А ну вставай, живо вставай, а то сейчас ремень возьму – кому-то не поздоровится, – задиристо захохотала Ленка.

Антона отпустило. Он тоже засмеялся, протянул Ленке руку, она сдёрнула его с пола, и они уселись за стол. Потом они ели, бесились в постели размером с аэродром, купались в ночном океане, потом снова ели, пили терпкое красное вино, снова бесились, купались и пили...

- Ленка, а где мы находимся? – спросил Антон, разбросав невесомое тело по песку и глядя на низкие звёзды.

- Вообще-то мне твой Галыгин приказал не говорить, - тайно прошептала она, - но я тебе скажу. Это островок, совсем малюсенький, несколько часов на катере от Окленда, называется то ли на «Табу», то ли на «Бату», а дальше ещё двадцать букв подряд, которые мне при всех моих способностях запомнить не удалось. Так что, мистер Джеймс Бонд, от меня Вы ничего не узнаете, хоть пытайте. Постой! – она улеглась на бок, подпёрла голову узкой ладошкой и прищурилась зелёным глазом. – Постой. А как это так выходит, что ты не знаешь? Я про Галыгина наврала, а вот ты как сюда попал в таком случае, а, мистер Бонд, если не знаешь где ты? Отвечай, подлый трус.

- Так я тоже пошутил, - мигом нашёлся Антон. - Я тоже на этом, на самолёте, а потом... на моторке. А ты когда прилетела?

- Сегодня ночью, а утром меня усадили на катер, и до обеда я была здесь. Меня такой потешный лупоглазый дядька провожал. Худой, как глист, длинный и совершенно лысый. Голова - монумент. А в ладошку вся моя сумка вместилась. Замечательный дядька. Всю дорогу анекдоты рассказывал.

Старший, подумал Антон. Ну, теперь я точно знаю, что ты знаешь, что я знаю. Ну, я тебе скажу, когда встретимся. Ну, ты у меня будешь вертеться как уж на сковородке. Я тебе устрою «не в город». Я тебе такой анекдот расскажу...

На самом деле он был рад, что всё случилось именно так.

- Кто последний, тот... тот... – сказала Ленка, и, подскочив, резво помчалась к хижине. Антон догнал её в дверях, где они застряли, а после, протолкнув пробку, пролетели прямо в спальню и рухнули на кровать.

***

Они продрыхли до десяти утра. Солнце уже вылезло из-за острова на серповидный, ограниченный скалами, стометровый пляж, и жарило вовсю. Антон, накупавшись до одури, лежал под зонтом, а Ленка сидела у него в ногах и сыпала ему на колени песок из костлявого кулачка.

- У нас зима, - задумчиво сказала она, - даже не верится. Антошка, меня из школы попросили.

- Что попросили? – не понял он.

- Уволили меня.

- Как уволили? За что? – Антон сел.

- Я тебе не хотела говорить, чтобы отпуск не портить. Вот – вылетело. Не удержалась. Не могу я так... – большие слёзы покатились из глаз.

- Ленка, ты что? Перестань. За что?! - разозлился Антон.

- Есть у меня такая ученица. - Ленка тыльной стороной кистей смахнула слёзы, часто-часто заморгала и жалобно улыбнулась, чтобы снова не заплакать. – Была ученица. Или я у неё была учительницей... Дура девочка. А мама у неё...

- Ну и что? Что - мама? Что дальше? – торопил Антон.

- А дальше, - Ленка шмыгнула носом и помахала ладонями на глаза. – А дальше... Я её называла про себя «Ваша Глупость». Девочка вся из себя манерная. В десятом классе она не знает, что в квадратном уравнении два корня. В простейшем уравнении, икс в квадрате равняется двадцати пяти, у неё корень пять! Я ей объясняю, что есть и второй корень – минус пять. А она смотрит на меня честными глазами и говорит – зачем тут ещё минус, если и козе понятно, что пять в квадрате - двадцать пять. Представляешь? Козе! Понятно! Я даже побоялась у неё спросить про дискриминант. Хотела бы я услышать её ответ! Антошка, она не умеет общий множитель за скобки выносить! У неё за девятый класс четвёрка по алгебре! Я иду к Валентине Григорьевне и спрашиваю: откуда четвёрка, если там и тройкой не пахнет? А Валентина Григорьевна, думаешь, что мне отвечает? А Вы, Елена Михайловна, говорит, знаете, кто у Анжелы мама? Я говорю – не знаю, и знать не хочу. А Валентина Григорьевна мне отвечает: зря не хотите, лучше бы Вам захотеть. Язва старая. Ей год до пенсии, и дайте ей, видите ли, спокойно встретить старость. И не лезьте к ней с глупыми вопросами.

- А ты? – Антона начало медленно колотить.

- А что я? Плюнула, развернулась, и ушла.

- А потом?

- А потом я выставила Вашей Глупости двойку за полугодие. Хочешь знать, что было на педсовете? Они меня чуть не загрызли, мымры старые. Они на меня кидались как цепные собаки. Вы не умеете научить! Вы не можете развить мотивацию к учёбе! Вот! Как научить тумбочку, Антошка? Как мотивировать стул? Они меня не слушали. Директриса все ляжки кипятком обожгла, а потом вызвала к себе, и говорит: тебе здесь не работать. Сама уйдёшь, или устроить? Я ушла, Антошка. – Ленка снова заплакала, в глазах тонуло пережитое горе.

У Антона от жалости защемило сердце. Он прижал Ленку к себе, подергал её за упрямые вихры, погладил по голым вздрагивающим позвонкам и сказал бодрым голосом:

- Надоело на солнце париться. Пошли в деревню сходим. Мне сказали, что здесь есть чудесная деревня с аборигенами, - и, отслонившись, заглянул Ленке в лицо.

- С людоедами? – слабо улыбнулась она.

- С самыми кровожадными, – он изобразил.

***

Тропинки за хижиной не оказалось. Был намёк на тропинку, тесный проход в сплошной стене леса, который буквально через пару минут вывел их к поросшему низкой травой холму. На лугу дороги не было совсем, поэтому пришлось брести наугад. С вершины было видно, что островок действительно махонький, полчаса ходьбы из конца в конец. Причудливо изогнутая береговая линия почти вся состояла из скал, и только в двух местах был пологий выход к океану: узкий - там, где жили они, и широкий - на противоположном берегу. На нём и стояла деревня: несколько хижин под соломенными крышами, ближе к берегу обосновалось более крупное строение казённого типа, по всей видимости - фактория, и на отшибе, на взгорке, белая деревянная церквушка с широкой мансардой.

- Давай не пойдём, - Ленка вцепилась Антону в руку.

- Почему?

- Мрачновато как-то. Дико. И народу никого. Давай здесь посидим, тут ветерок.

- Нет уж, тогда пошли лучше прогуляемся вон до тех скал, - он показал на чёрный утёс в конце острова. - Оттуда ещё один островок видать.

Идти было легко. Трава мягко пружинила под ногами, пахло степью. Вокруг был океан, но его дыхание совсем не ощущалось.

- Ты из-за меня расстроился? – потеребила Антона за пальцы Ленка.

- Расстроился. Слушай, Ленка, откуда на свете берутся дураки? Вот смотри. В детском садике всех воспитывают одинаково. В школе всех учат одинаково. Так?

- Так, - засмеялась Ленка, - сразу видно, что ты педагогику не изучал. Ты забыл ещё, по крайней мере, два основополагающих поведенческих фактора – семью и улицу.

- Ну да, забыл. Значит, дураки берутся из семьи? Тогда объясни мне другую вещь... Кем мама этой твоей Глупости работает?

- Страшно сказать, Антошка. Мама Вашей Глупости Анжелы Второй работает главным инспектором управления образования Зустовского городского округа. Зовут тоже Анжела - Первая, – захохотала Ленка, звонко хлопнув Антона по плечу.

Вот за это Антон её любил – за смех. Ленка не умела долго горевать, в любой жизненной неурядице мигом находила забавные стороны, и тут же начинала их высмеивать. С виду угловатый, веснушчатый подросток, а внутри – целая вселенная. Ленка обладала величайшей способностью создавать нужную ей атмосферу, переделывать мир под себя, но никогда во вред окружающим, просто потому, что по-другому не могла, её внутренняя жизнерадостная натура излучала только смех и добро. Она даже двойки по-настоящему ставить не умела. Антон попытался представить себе девочку Анжелу Вторую, Вашу Глупость, которая имела глупость заработать у Ленки двойку за полугодие.

- И мама Анжела Первая тоже беспросветная дура? – он обнял Ленку за плечи и сильно прижал от избытка чувств.

- О, нет. Мама далеко не дура. Мама у неё змея. Гремучая. Таких поискать. Я сама не интересовалась, мне Алька Хуснутдинова рассказывала, русичка наша, ну ты знаешь. Говорит, что эта Анжела буквально по головам прошла до своего места под солнцем, а сейчас, как медвёдка, подъедается снизу к начальнице. Тоже съест скоро.

- Как кто? – фыркнул Антон, - как медвёдка?

- Ну да, капустник, медвёдка, не знаешь что ли? Тварь такая насекомая. С челюстями. – Ленка сложила запястья и пощёлкала пальцами.

- Так всё-таки, дура мама или нет?

- Антошка, ты иногда прямолинеен как шлагбаум. У тебя всё должно делиться на чёрное и белое, и пока ты не отнесёшь предмет к нужной категории, не успокоишься. В жизни есть и полутона. Оттенки серого – слышал такое, программист? Только не обижайся.

- Я и не обижаюсь, – насупился он.

- Мама Анжела воспитана в своей среде обитания, Антошка. Вот как можно сказать, что второй человек в управлении образования – дурак? Ну не может он быть дураком по определению. Значит вокруг неё тоже одни дураки? Она умная. В рамках той системы, которая её воспитала – она умная. Вокруг неё тоже много умных людей, и у всех есть глаза и уши. Если она действительно окажется полной идиоткой, она просто не удержится, её смахнут, сомнут, выкинут из системы.

Антон резко остановился, Ленку по инерции развернуло к нему лицом.

- Ты сейчас сказала – система. Это везде так? В управлении образования, в управлении культуры, в управлении, не знаю, промышленности, например? Ходят по головам. Едят, как медвёдки. Везде? Как ты думаешь?

- Наверно везде. Я не знаю, – она пытливо посмотрела на Антона. – А что?

- И с этим ничего не поделать?

- Антошка, ты мне задаёшь вопросы, над которыми бьются целые институты. Я всего лишь бедная безработная учительница математики. Пожалел бы, что ли? Мурыжит тут меня. Пойдём домой, есть охота.

Они начали спускаться к своему берегу.

- А насчёт школы не расстраивайся, в другую пойдёшь. Математички везде нужны.

- Ты ничего не понял, Антошка. – Ленка посмотрела на него широченными мокрыми глазами. - Меня теперь ни в одну школу не возьмут.

- Ну и чёрт с ней, со школой. У нас денег куча, а скоро будет ещё больше. Я зарабатываю о-го-го.

- Ты опять ничего не понял. Я детей люблю, Антошка. Я очень люблю свою работу. Ты даже представить не можешь, как люблю...

У него ёкнуло так, что пришлось остановиться. Какого чёрта. Какого чёрта ты её мучаешь этими разговорами? Балбес. Старый похотливый павиан. У нас отпуск, вот и давай отдыхать. О работе будем на работе разговаривать. Ну, придумывай что-нибудь. Быстро.

- Детей, говорите, мадемуазель? – подал он ей руку кренделем. – Сколько Вам нужно, мадемуазель? Двоих? Четверых? Восьмерых? Давайте я Вам сделаю троих. Двух мальчиков и девочку. Мальчиков мне, а девочку Вам. Или хотите наоборот? Можно и наоборот. Девочек Вам, а одного мальчика – мне. Но только обязательно богатыря. Карапуза такого могучего. С ручками, с ножками, с пупочком. Как, мадемуазель, согласны?

- Согласна, – засмеялась Ленка, беря его под руку... – Только сначала девочку. Малюсенькую, писклявую девчонку. Белобрысую как я.

- Сделаем, мадемуазель. Прямо сегодня и начнём. Чего откладывать? Хотите белобрысую? «Но проблем», как говорят китайцы. Как скажете. Наперегонки-с? – мотнул он головой в сторону леса.

- Нет. – Ленка с улыбкой помотала головой. – Давай просто пройдёмся.

***

В домике надрывно орал телефон. Никто и не предупреждал, что здесь трубку всегда надо носить при себе. Антон забыл её без всяких мыслей, просто забыл и всё. Он влетел в хижину.

- Да! – гаркнул он.

- Антон, у тебя всё в порядке? – спокойно спросил Старший.

- Всё в порядке, - отрапортовал Антон.

- Точно?

- Так точно!

- Отпуск продлять?

- Конечно, продлять, – Антон каким-то образом понял, что на том конце линии улыбались, и тоже засмеялся. – У меня всё отлично, спасибо, Сан Саныч.

- Лена тебе рассказала про свои проблемы?

- Да, рассказала, - осторожно ответил Антон. – А что?

- Можешь ей передать, что Селезнёву сняли с должности. Через неделю к Лене домой придёт её директриса и будет упрашивать восстановиться на работе. И пусть не вздумает отказываться. Её больше никто и никогда не тронет. Всё запомнил? Тогда пока. На два дня... нет, на три продляю тебе отпуск. Итого шесть дней. Потрать их с толком. Успехов, – и Старший отключился.

Антон, с улыбкой до ушей, опустился на кровать. Ленка тут же оказалась рядом, присела перед ним на коленки и положила вытянутые руки ему на ноги.

- Антошка, что такое? – спросила она, игриво заглядывая снизу. – Ты весь красный и смешной.

- Кто такая Селезнёва?

- Анжела. Я же тебе говорила. Анжела Аркадьевна Селезнёва. Главный инспектор.

- Фамилию ты мне не говорила. Её сняли с должности. Через неделю тебя восстановят на работе. Это мне сказал тот самый потешный лупоглазый дядька. И ещё. Мне на три дня продлили отпуск.

- Кто этот замечательный дядька? – у Ленки в глазах сверкали изумрудные искры.

- Этот дядька с моей работы. Сан Саныч, наш Старший.

- Понятно, - сказала Ленка, хотя ей было совсем ничего не понятно.

© Мирошниченко Михаил. Ноябрь 2013 г. http://mafn.ru