Сон правду скажет, да не всякому.

Я вышел на лицейское крыльцо и закурил. В кармане нащупывалась жиденькая пачка банкнот, только что полученных в кассе. Рука зудела пересчитать наличность, но я страшным усилием воли сдержал этот позыв. Прирасти за такое короткое время там ничего не могло. Весь мой капитал, сложенный пополам под пачкой сигарет, я и так видел две минуты назад при получении расчёта. Я, честно сказать, не против, чтобы кто-нибудь обсчитался в мою пользу, возвращать не понесу, даже совесть мучить не будет. Дело в том, что кроме спасибо там ничего не дождёшься, а деньги мне нужны больше. Но никто не обсчитался, и не надейтесь.

В центре занятости было не протолкнуться. Все стулья оказались заняты, народ стоял вдоль стен, а в некоторых местах и в два ряда. Кое-кто, утомившись длительным стоянием, прохаживался по коридору с видом завсегдатая. Не было привычного для присутственных мест гула, стояла тишина, и только локальные перешёптывания напоминали о наличии людей. Зайди за угол – и не поймешь, что рядом затаилась толпа. Лично я так и подумал, вывернув с лестничного пролёта на третьем этаже. Внизу с меня потребовали обширный перечень справок и документов, заблаговременно мной подготовленных, заполнили за меня анкету, чтобы не дай бог ничего не испортил куриной лапой, и отправили сюда, в тридцать второй кабинет. Я грешным делом подумал, что и здесь всё образуется так же быстро и ловко как внизу. Размечтался. Я занял очередь, спросив на всякий случай на пару человек вперёд, и удалился к окну в холле, думая, что канитель надолго. Оказалось, что очередь движется, причём достаточно бойко, вот я был сороковым - и вот через час я уже двадцатый и даже сижу на стуле. Надо было книжку захватить, у некоторых старожилов я приметил предметы коротания времени, кое-кто и ноутбук приволок. В следующий раз возьму детектив.

По раскрошенным ступенькам я спустился в бетонную яму и толкнул подвальную дверь. Навстречу во весь проём выдвинулась спина и сдавленный голос сказал: «Придержи, браток». Пришлось подставить под дверь заблаговременно приготовленный кирпич и снова выскочить наверх. Два дюжих крепко пахнущих молодца с испитыми лицами проволокли мимо меня древний телевизор, огромный как морской контейнер. Внизу стоял счастливый Валька и когда рухлядь утащили на достаточное расстояние, пояснил:

- Хоронить понесли. Заходи.

Вообще, у Вальки с нужными клиентами всегда завязывались доверительные отношения, с ненужными он их просто не завязывал. Доверительными они становились сразу после того, как Валька пускал в ход сногсшибательную фразу: «Какой урод тебе это ремонтировал? Тут же утюгом паяли». И показывал ошеломлённому посетителю любое место в аппарате. Клиент моментально проникался уважением, значительно кивал и в дальнейшем нёс свой радиотехнический мусор только к Вальке.

- Вы программист? – радостно спросила аккуратная старушка. Было в ней что-то от бабулек, с залихватским визгом распевающих народные песни по телевизору.

- В некотором роде, - не стал я откровенно врать.

- Это как так?

- Вообще-то я электронщик, - улыбнулся я и полез в сумку за дипломом.

- Плохо, - мельком взглянув в документ, огорчилась начальница. – Нам очень нужен хороший программист. Необходимо наладить учёт, у нас плохи дела с рецептурными препаратами. Давайте Ваше направление, я отмечу. Очень жаль.

Мы ещё немного побеседовали и расстались с приятным чувством друг к другу. Хорошо когда день начинается с хороших людей. Настроение было радостным ещё и потому, что вчера я собрал общие контуры своей установки и оказалось, что трудовых затрат не так много как ожидалось. Работы, конечно, было невпроворот, но начало положено, создан, так сказать задел. А дальше с комсомольским задором и с песней всё должно пойти как по писаному. Настала пора отправляться к пенатам и заканчивать начатое.

Меня лечили две недели, кололи жгучие уколы, приносили от знакомых импортные аппараты и трясли меня током, а напоследок выдали электрический массажёр на длинной ручке и заставили ежедневно в их отсутствие проходить процедуры самостоятельно. Зойка работала в фирме по установке охранных систем старшим инженером и моталась по области на служебном уазике. Она могла заявиться поздно вечером или в середине дня с проверкой соблюдения постельного режима, чаще всего заставала меня возле недоделанного агрегата и прогоняла в постель, а сама отправлялась готовить мне и Вельзевулу что-нибудь вкусненькое. Я уже свыкся с мыслью, что это надолго и мне всё нравилось. Я уже без Зойки не мог. Вельзевул тоже. Ей это нравилось даже больше чем мне. Про работу она рассказывала с удовольствием, а про прошлую жизнь не говорила вообще. По всей видимости, ей сильно досталось.

Ночью прошел дождь. Спал я плохо, честно сказать – совсем не спал. Встал со скрипом, тело ныло так, словно вчера разгружал вагоны. Снова в проклятой пояснице появилось гудение, оно могло предвещать что угодно: долбануть новым приступом или просто уйти само собой. Разбитой походкой я добрёл до кухни и снова выглянул в окно. Зойкина машина стояла на месте и блестела каплями росы. Что в таких случаях делать – я не знал и знать не мог, у меня никто и никогда не пропадал.

Я через силу сварил кофе, через силу позавтракал, через силу умылся, через силу оделся и уже у порога посмотрел на себя в зеркало. Ужас. Глаза красные, под глазами сизые тени, бледный лоб, щетина в пол лица - в гроб краше кладут. Где-то возле сердца лежал тугой неповоротливый ком, даже курить не было желания. Кое-как я одолел дорогу в гору до нашего районного отделения милиции. По чину мордатый капитан за толстым стеклом скорбно спросил через транслятор:

Мне пришлось долго упрашивать Вельзевула выбраться из-под дивана, куда он забился в безумном страхе перед неизвестным чудовищем из соседней комнаты. Потом я долго оглаживал и успокаивал напуганного зверя, поил его молоком и кормил сосисками. Везя потихоньку отходил, хвост у него сдулся, но шерсть на загривке продолжала топорщиться от любых шорохов.

На глаза попался журнал эксперимента. Ума не приложу, как он здесь оказался, его должно было сдуть в преисподнюю вместе со всеми уликами. Наверно я его вчера зачем-то сюда приволок. Я обрадовался находке, включил ноутбук и начал вносить в таблицы регулировочные данные. Понемногу нарисовались плавные кривые, но мне они ни о чём не говорили. Тогда я пошёл в маленькую комнату и сравнил последние записи с установками на шкалах. Одно из значений не совпадало. Вчера мне не хватило каких-то двух минут до результата. Чья работа? Ясно чья - Вельзевула. Ходил тут в моё отсутствие и трогал наглой лапой где нельзя. Соавтор...

На свежую голову мне пришла отчётливая и неприятная мысль: понадобятся деньги. Много денег. Чёртова уйма денег. Во-первых, мне нужен дом. Лучше всего дом на колёсах. Водительских прав нет? Сделаем. Мы теперь сделаем всё, что нам заблагорассудится. Цель оправдывает средства. Во-вторых, мне придётся строить не лабораторную модель, которая годится разве что для бросания монеток в водоём, а надёжный и могучий агрегат с электронным управлением, лучше всего с компьютера. Значит, понадобится программист. А потом механик. Или сначала механик. Заварил кашу, Менделеев. Не спалось тебе, видите ли, во сне он подсмотрел, малахольный, разбередил себе разум.

Дом поражал размахом замысла. Крепостная стена с башенками и витой кованой щетинистой композицией по верху должна была внушить осаждающим страх. Рва вокруг укреплений не было, по всей видимости, его просто не успели выкопать. Обломав зубы об забор, агрессорам ничего не оставалось, как штурмовать ворота, но и здесь их поджидал сюрприз: стальная бронебойная плита могла выдержать прямое попадание средней силы снаряда, и войско откатывалось не солоно хлебавши.

Недострой сбагрил нам некто Станислав Станиславович, которого Валька по давней привычке называть вещи своими именами называл просто Стасик. В приснопамятные времена имя мэтра Головача гремело в среде местных нуворишей как главный колокол приходского храма. Пользуясь тем, что незапятнанные знанием искусств мозги новоявленных олигархов доверчиво откликались на всё странное, блестящее и показушное, Станислав Станиславович творил, не заботясь о содержании. Самым главным в товаре он полагал обилие ярких красок, хрома, лака и непонятного. Торговля велась по записи, километровые очереди заблаговременно обзаводились номерками. Деньги на Стасика сыпались с неба проливным дождём.

Вельзевул не хотел обживать новые пространства. Он обосновался у меня на башне, а для повседневных кошачьих нужд два местных умельца прорубили в стене возле входной двери узкий лаз, занавесили его с двух сторон приобретёнными для этого случая фирменными шторками и Везя шастал на улицу по сто раз на дню. Дом выглядел так, словно в нём жили только приведения, которым взяться в нежилом дворце вроде и неоткуда. Примитивная отделка всех семи комнат на двух этажах говорила о том, что Станислав Станиславович в благополучные периоды своей жизни элементарно не рассчитал потребности олигарха и возможности народного художника. Большую часть капитала он вбухал в подвальные казармы и в забор; ни на мебель, ни на достойные хоромы денег уже не хватило. Ещё можно было заподозрить нечистых на руку подрядчиков, продувших осваиваемые средства по карманам, а витавший в высоком искусстве Головач не был способен снарядить маломальский контроль. О вкусах мэтра и его взглядах на творчество откровенно напоминал деревянный аэродромный стол, занимающий большую часть зала на первом этаже. Сколотили и склеили его, похоже, непосредственно в хоромах, и только поэтому шедевр столярного зодчества сохранился в неприкосновенности. Ни вынести, ни продать эту бандуру не было никакой возможности. Да и кто бы ещё взял.

Многие могут подумать, что если железная дорога построена, то она к чему-то ведёт. Попадаются даже любознательные энтузиасты, которым вынь да обозначь – кто строил эту дорогу, да зачем, да куда. Папаша! кто строил эту дорогу? Граф Петр Андреевич, обормот ты эдакий! Чему тебя только в школе учат... И никуда она не ведёт. В лес. Видно же... Но любознательный не унимается и гнёт его от неосознанной тяги. И вот он в поисках приключений задорно шагает все шесть вёрст вдоль ржавых рельсов от сортировочной станции, представляя себе невесть что, и натыкается на тупик. Здесь дорога обрывается заросшей бурьяном прямоугольной насыпью с облезлым от старости козелком наверху. Дальше лежит усыпанный молодыми ёлками склон холма. Ни платформы тебе, ни пакгауза, ничего такого, что могло бы подсказать смысл существования железнодорожной ветки. Посмотрит любознательный вокруг, плюнет от досады в бурьян, одолеет ещё километр до нашего посёлка, сядет на автобус и след простыл.

На мой прямой вопрос Коля ответил прямо: чтобы не пить – не надо начинать. Мне понравилась формулировка, и я вознамерился написать изречение большими буквами у него на лбу. Два дня Круглов болел и неприкаянно слонялся по углам, скребло у него видать крепко, а потом, поймав меня с паяльником в руках, отобрал схему и позвал Вальку. Их обуяло дикое веселье. Эти двое ходили вокруг результатов моих творческих потуг как первоклашки на ёлке, тыкали пальцем, перемигивались, цыкали зубом и оскорбительно хихикали. Схемой они восторгались, особенно их привлекли наспех собранные узлы, где паяно было действительно утюгом. Валька конспиративным шёпотом делился: «Это для пылесоса с вертикальным взлётом», и загадочно морщил лоб. Коля не отставал: «Нет. Это что-то космическое. Плотность сборки смотри». Я топтался рядом, так и хотелось заехать одному из них в ухо для профилактики. Сутки они кряхтели, рисовали, потели, милостиво оставив меня при себе в качестве консультанта, и ещё через пару дней привезли рабочий промышленный вариант моей установки, уместившийся в сигаретной пачке, и по моей просьбе прилепили к Зеркалу видеокамеру. Теперь я мог работать в радиусе нескольких сот метров от агрегата: настраивать параметры, направлять, изменять длину Туннеля и наблюдать за ним прямо через ноутбук. Саму установку я упрятал в бункер и запер на десять замков. Принципа мои работнички всё равно не знали.

Зойку мы на время пристроили у доктора, точнее не у самого доктора, а у его хорошего друга, потому что в клинику Зойку класть было нельзя, Сысоев бы её там мигом нашёл. У нас дома доктор её оставлять не советовал, методы лечения могли мне показаться не слишком приглядными. «Боюсь, Вы будете только мешать», - сказал он мне. Коля понимающе кивнул. Я согласился.

Валька думал три дня и надумал.

Геннадий Васильевич выкатился из стеклянных дверей прокуратуры и некоторое время стоял, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Надо было дублёнку в гардеробе оставить, думал – на минутку... На минутку. Час он меня мурыжил... Фух... Это что же такое получается? Носом об стол, да ещё повозили как мальчишку, чтобы в соплях собственных измазался, да с удовольствием повозили, да с приговором. Чтобы запомнил... Он вытащил платок и долго утирался, с наслаждением вдыхая морозный воздух. Немного остынув, Геннадий Васильевич подозвал машину; не откладывая, спустил собак на водителя за просто так и приказал ехать обедать. Дома без причины отвесил пятикласснику сыну звонкого леща, рыком загнал тёщу в ванную, выдал жене подробную характеристику, хоть сейчас в бордель, без аппетита пообедал и убыл на службу.

Подъезд областного управления замело, и Михаил Семёнович злорадно подумал, что вот и в столицах бардак, а у него в городе относительный порядок, так что если будут хвалить, то хвалить есть за что. В поскрипывающем новом портфеле аккуратными стопками улеглась квартальная сводка, в которой чёрным по белому значилось, что преступность в четвёртом квартале снизилась на икс целых и игрек десятых, и все эти целые вместе с десятыми говорят о работе Вершинина лучше всяких громких слов. Есть чем гордиться Михаилу Семёновичу. Может повысят, а может и в область пригласят, отчего бы и не пригласить? Заслужил. Новогодний подарок, так сказать. Где-то в глубине души негромко и торжественно звенел струнами оркестр.

Я дистанционно выключил Зеркало и помчался в бункер. Коля сидел на мешках с цементом, вертел на пальце пистолет и устало улыбался. На моё появление он даже глаз не поднял, только тихо сказал:

- Ничего не говори... не надо сейчас...

- Как – не говори, Коля! Ты человека убил! – заорал я. – Мы так не договаривались!

- С кем не договаривались? – спокойно посмотрел на меня Коля и повёл бровями в сторону Зеркала. – С ними? А не о чем нам с ними разговаривать. С ними только так и надо.

Тоскливо мне стало и от Валькиного болота и от Колиных цепей. Валька уже основательно набрался, а Коля держался молодцом, в последнее время он практически не употреблял. Я тоже дошёл до того состояния, когда строгие и чёткие мысли в голове при попытке излить их наружу, превращались вдруг в откровенную преснятину, рот как ватой забило. Тщательно заготовленные пассажи странным образом трансформировались в бессвязный набор слов, причём каждая фраза непременно начиналась с «ну это, как его...», а дальше двигалось совсем туго. Поэтому я больше молчал, зато Валька с Колей ожесточённо спорили, и тут я уловил, что Коля говорит интересные вещи, точнее в тот момент они мне показались интересными.