Подъезд областного управления замело, и Михаил Семёнович злорадно подумал, что вот и в столицах бардак, а у него в городе относительный порядок, так что если будут хвалить, то хвалить есть за что. В поскрипывающем новом портфеле аккуратными стопками улеглась квартальная сводка, в которой чёрным по белому значилось, что преступность в четвёртом квартале снизилась на икс целых и игрек десятых, и все эти целые вместе с десятыми говорят о работе Вершинина лучше всяких громких слов. Есть чем гордиться Михаилу Семёновичу. Может повысят, а может и в область пригласят, отчего бы и не пригласить? Заслужил. Новогодний подарок, так сказать. Где-то в глубине души негромко и торжественно звенел струнами оркестр.

Здание управления строили давно, ещё, наверно, в тридцатых, строили как государственное учреждение, строго, солидно, прямо, с чёрными ходами по всем торцам. Михаил Семёнович, сдав одежду в гардероб, поднялся по ковровой лестнице для вельможных особ, с показной ленцой удерживая заветный портфель двумя пальчиками за уголок. Пройдя особым начальственным коридором к кабинету главного, он посмотрел на себя в зеркало, поправил сбившийся галстук, остался доволен и вступил в приёмную. Секретарша стрекотала унылую мелодию всех присутственных мест, а в уголке Михаила Семёновича ждал неприятный сюрприз: на кожаном диванчике рядком как братья в семейном склепе приютились Хохлов с Зарубиным, вид у них был могильный. Судя по мятой физиономии Хохлова, ваятель неделю пил без просыху, а Зарубину впору было сидеть не в этой очереди, а где-нибудь в районной поликлинике, видно же что человек болеет. Больше в приёмной никого не было. Как-то неприятно было обнаружить этих двоих именно здесь. Нарушали он гармонию, видом своим непотребным нарушали, неожиданностью явления; сразу ошеломила ядовитая занозливая мысль: не по поводу ли пресловутого инцидента с исторической записью всё это сборище? И будут ли хвалить? Может как раз наоборот? Оркестр внутри грубо сфальшивил.

Секретарша прекратила дробить клавиши и, выкатив над очками глаза, осведомилась:

- Вам на сколько назначено?

Все одновременно посмотрели на настенные часы. Было пять минут десятого.

- На-на девять, - отчего-то стал заикаться Михаил Семёнович.

- А сейчас сколько? – поджала губы секретарша.

- Так дороги замело, кое-как пробились, - попытался оправдаться Михаил Семёнович.

- Мало ли что – дороги. Вот товарищи, - она привела в пример нахохлившихся страдальцев, - уже полчаса Вас дожидаются.

Михаил Семёнович свирепо оглядел сводных братьев, набрался духу и спросил:

- Так мы зайдём?

- Конечно, проходите, вы уже и так заставили себя ждать, - склонила в упрёке голову секретарша и провела рукой к покоям.

Оправдываться было бессмысленно, спорить – тем более. Генеральный в выражениях не стеснялся, за словом в карман не лез, запас с партийных времён сохранился солидный. Жаром полыхнуло из-под толстых линз импортных очков, опалило жалкие души грешников, сверкнуло по глазам разящим светом. Хохлов сжался в тугой нервный комок и ёрзал на стуле, белого как кефир Зарубина можно было класть на каталку и увозить сразу в морг, а Вершинин как впал в ступор, так и не мог двинуть ни единым членом, проклятый портфель с уже ненужной сводкой внутри врезался под рёбра острой ручкой, но Михаил Семёнович не смел пошевелиться, полагая, что только так можно уберечься от гнева всевышнего. Всевышний раскалился добела, гремел с облачных высот, будоража умы громоздкими фразами... Страна несёт на себе тяжёлое ярмо прошлого, а тут буквально под носом творится чёрт знает что! И без того нищее государство обкрадывают всякие проходимцы, как можно – обкрадывать нищего! Да это последнюю совесть надо потерять! Да это уму непостижимо! В то время как весь наш народ, стиснув зубы... стремясь... выполняя... социалистические обязательства, то есть тьфу... просто обязательства... перед народом, перед руководством, да и перед совестью, наконец... В эту тяжёлую переходную эпоху... О последствиях забыли?

- Вот ты, Михаил Семёнович, на что рассчитывал, когда покрывал этих... – генеральный брезгливо стряхнул пальцы на съёжившихся подельников. – Слов у меня нет! – взвизгнул он по-бабьи. – Ведь предупреждали же тебя! - закричал он, размахивая кассетой. - Как ты мог допустить второй раз! И тебя тоже запечатлели для истории! – взял он со стола другую кассету и занёс над собой как громовержец молнию.

В разладившемся оркестре у Вершинина с мерзким звуком лопнула струна.

- М-меня? – прошептал он в момент посиневшими губами и ошеломлённо посмотрел на Зарубина.

- Правильно смотришь. Соображаешь ещё, значит... С ним, с ним тебя засняли. Вы там совсем нюх потеряли что ли? Вас там, в личных кабинетах снимает кто ни попадя, а вы ни ухом, ни рылом! Совсем распустились! Пр-р-рокуроры, так вас и так! Головы дырявые! Руки дырявые! Стены у вас там дырявые! – гневался генеральный. - Не дай бог ещё раз... Марш с глаз моих долой!

Провинившиеся вмиг ломанулись из кабинета.

- Кассету забери! Завтра же доложишь обстановку! – крикнул в затылок Вершинину главный. Михаил Семёнович развернулся на полусогнутых и застыл. Где-то под потолком раздался негромкий хлопок, словно лопнула лампочка. На переносице генерального провалилась внутрь чёрная точка и тут же на карте области за его спиной вспыхнуло красное пятно, отекая и сползая вниз тёмными сгустками. Генеральный неловко, словно собирался что-то сказать, дернул головой и деревянно повалился в кресло, только рука с кассетой некоторое время торчала к небу как напоминание, а потом и она упала.

© Мирошниченко Михаил. Январь 2013 г. http://mafn.ru