Тоскливо мне стало и от Валькиного болота и от Колиных цепей. Валька уже основательно набрался, а Коля держался молодцом, в последнее время он практически не употреблял. Я тоже дошёл до того состояния, когда строгие и чёткие мысли в голове при попытке излить их наружу, превращались вдруг в откровенную преснятину, рот как ватой забило. Тщательно заготовленные пассажи странным образом трансформировались в бессвязный набор слов, причём каждая фраза непременно начиналась с «ну это, как его...», а дальше двигалось совсем туго. Поэтому я больше молчал, зато Валька с Колей ожесточённо спорили, и тут я уловил, что Коля говорит интересные вещи, точнее в тот момент они мне показались интересными.

Убийца – это не тот, кто убил во имя справедливости, оправдывался он. Можно ли считать убийцей того, кто защищал свой дом, семью, детей? Представьте себе, что кто-то убил Гитлера году в сороковом, и не было бы двадцати миллионов трупов. Это вы сейчас знаете об этих миллионах, а тогда? Кто мог вообще предугадать разрушительные последствия разгула безумного ефрейтора? А ведь были люди, которые прекрасно себе это представляли, и даже были желающие покончить с ним, пока не развернулся. Вы знаете, сколько раз покушались на Гитлера? Не меньше сорока! И если бы хоть одна из попыток удалась, кем бы стал для всех убийца этого недоноска? Героем? Да ни за что. В рамках закона он был и остался бы убийцей. В историю бы так и записали. А открути плёнку назад и дай пистолет любому, кто пережил ужасы войны и концлагерей, что бы он сделал? Пристрелил не задумываясь. Кем бы все его считали? Героем. Только неувязочка получается: будущее нельзя наложить на историю, а вот историю на настоящее – можно. Вы не можете вернуться назад и убить, вы не можете даже предотвратить ненужную или нелепую смерть, вы можете иметь только то, что имеете согласно параграфу в школьном учебнике. Но сейчас у нас появилась величайшая возможность творить историю... «Я же говорил – богов из себя корчить» - вставил Валька, пытаясь совладать с одолевающей дрёмой.

Нет, странный ты парень, возражал Коля, тогда зачем всё это? Зачем эти бункера, Зеркала, Туннели ваши? Давайте прекратим морочить себе голову, и просто будем жить припеваючи. Деньги бери, сколько захочешь, ведь так? Нам немного нужно. Так чего мучиться, идеи какие-то рожать, страдать от комплекса неполноценности, вырабатывать стратегии, которые ни нашим, ни вашим. Спорить. Бред сочинять... Кому это надо? Тебе? Ивану? А теперь представь себе, что та гнида, которой я сегодня засадил между глаз - тот же Гитлер, только масштабом поскромнее. Он прикрывал трёх паскуд, нагло крадущих бюджетные средства, и это значит, что они обворовали каждого, буквально каждого гражданина. И это не громкие слова и не просто слова. Народ гибнет в нищете, травится, вешается от безысходности на бельевых верёвках в ванной, на кого списать эти смерти? На случай? На падение нравов? На общую неразбериху? На систему? Нет, милый мой, система, конечно, есть, и состоит она как раз из таких вот звеньев, и эти звенья надо уничтожать, по крайней мере, система получит встряску, в ней произойдёт сбой и может быть заставит задуматься власть предержащих...

Валька старательно внимал, время от времени хрустко зевая и поводя бессмысленным взором по столовой. До меня кругловские разглагольствования доходили как под водой, умом я понимал, что говорит он вещи сильные, даже основательные, но убийство из пистолета никак у меня не вязалось с убийствами косвенными, что собственно и пытался нам втолковать Коля. Странно, что моя первоначальная реакция на его сегодняшнюю выходку как-то плавно переросла в сочувствие. Мыслил Коля правильно, только вот правильность эта была как будто неправильная, неудобство она создавала, словно сидишь в продавленном кресле, а снизу в тебя впиваются проросшие сквозь мякоть пружины и колют и колют... Я обнаружил, что действительно сижу между двух стульев и уже готов рухнуть в пропасть. Пришлось сесть более-менее ровно, утвердить локти на краю стола так, чтобы не соскальзывали, и решиться, наконец, сказать. У меня было что сказать, но то, что вертелось на языке, абсолютно не укладывалось в русло дискуссии. По большому счёту мне было наплевать и на русло и на разговор, я уже был настолько пьян, что впору ложиться спать. Но внутренняя недосказанность, желание что-то доказать, донести истину не отпускало. И тут как-то разом из мутной хмельной хмари выросла и заслонила всё простая и понятная мысль, она выплеснулась наружу легко и свободно как из заботливо охаживаемого зерна рождается мощный стебель.

Ребята, сказал я, всё, что вы говорите – это ерунда. Дети – вот с чего надо начинать. Всё, что закладывается в ребёнка с пелёнок, во взрослом состоянии плещет из него наружу как из фонтана. Если втиснули в него хорошее и доброе, то эта доброта будет сопровождать его всю жизнь как некая аура, а наполни маленького человечка мерзостью – так и будет она из него лить до самой смерти.

-Понеслось говно по трубам, - мигом оценил тему Валька. – Ты ещё скажи, что всей этой мерзости в школе учат.

- Валька, ты балбес и не видишь дальше своего болота, - во мне проснулась жажда просвещения. – Наполни человека добротой, и добро останется с ним на века, дай всем людям с детства одно только добро, и никто никогда не вспомнит, что на свете есть зло, людям оно попросту станет не нужно. Любые крупицы зла, если они вдруг возникнут, сгинут под потоками добра и потом не воскреснут никогда. Им неоткуда будет взяться...

- А мне кажется, - неожиданно сказал Коля, - что в любом человека добра и зла поровну. Только в хороших людях добро поглощает зло, загоняет его на самое дно и не выпускает, но оно есть и всегда готово вырваться на простор. В каждом из нас добро постоянно борется со злом, если добра больше, то оно побеждает... Вот вы на меня накинулись, мол, человека убил... Это моё добро его убило, а не зло... Да, убил я его со злостью, но моей злостью управляло добро. Это непонятно и может показаться нелепым, но это так... Я ведь не злой человек и никогда не был сволочью, и убийцей я никогда не был... – Коля плаксиво скривил рот.

- Всё это понятно! Добро... Зло... – окончательно очнулся Валька. – Только как вы, два философа, собираетесь внедрять это добро? Повальной вакцинацией? Прививками прививать? Как? Жизни не хватит всё это сделать!

- Да, Валька, не хватит, - завёлся я. – Только это не причина опускать руки. Всегда найдётся повод ничего не делать. То нам долго, то смысла нет, то надоело... Давай не мыться тогда, вчера же мылись, а сегодня от нас уже опять воняет... Всё правильно, то, что я говорю о добре и зле – это абстракция, это слишком широко и на первый взгляд кажется непрактичным, правильнее будет выщёлкивать звенья из цепи круговой поруки, воспитывать невоспитуемое. Валька, всё, что предлагаете вы двое – это полумеры, на короткий срок их будет достаточно, и вы даже увидите результат, но потом, если прекратить вмешательство, всё снова вернётся на круги своя, а ты в бессилии начнёшь кусать локти...

- Иван прав, - заключил Коля. – Его идея верная, только Валька правильно спросил: как воплощать?

- Не знаю, - честно ответил я. Запал у меня иссяк, сон валил с ног. В принципе я высказался, задел их за живое и теперь пускай переваривают, может, что и родят.

- Пьяный базар, - заключил Валька. – Пошли спать.

© Мирошниченко Михаил. Январь 2013 г. http://mafn.ru